Вечером приехала Алена. К этому времени погода совсем испортилась, поднялся такой ветер, что и ветром его назвать – большая натяжка. Мы ужинаем, они купаются, и я укладываю внука спать. Обычно он засыпает один, заснул бы и сейчас, но мне болтовня перед сном в удовольствие, ему тоже. Алена в нашей комнате не появляется.
Набегалась, наверное, и спит. Я заглядываю к ней – пусто. На кухне нет. В ванной нет. Неужели в такую непогоду вышла покурить во двор? Беру сигарету и выхожу составить ей компанию, но во дворе никого нет, только воет да бушует стихия. У меня сносит крышу от страха за нее. А вдруг в темноте не заметила края обрыва, свалилась и лежит где-нибудь, переломанная, а я не слышу крика из-за шума ветра?
Я бегаю вдоль кромки обрыва, которым заканчивается мой дворик, и ору, как полоумная. Меня давно продуло, голос охрип, и я уже не могу кричать. Подхожу к калитке – закрыто изнутри. Снаружи ее закрыть при нашем с ней росте практически невозможно. Значит, она не уходила. Или что-то снаружи подставила, чтобы дотянуться. Снова иду в дом – может, она укуталась с головой одеялом, и я не заметила? Нет, пусто. Сморю на вешалку – куртки нет. И кроссовок в коридоре. Значит, спокойно собиралась. Не раздетая выбежала. И не предупредила! Я начинаю успокаиваться и злиться. Злость помогает меньше нервничать, но все равно не могу отделаться от дурных мыслей – как она, одна, в чужом городе, ночью, в шторм? У меня уже зашкаливает давление – 200\100 – и ноет сердце. Пью таблетки. Как говорит одна юмористка, на фига мне такие стрессы? Убью, заразу!
Алена появляется через полчаса, как ни в чем не бывало. Заходит молча. Я набрасываюсь на нее:
– Ты куда делась? Я тут с ума схожу!
Она молча раздевается.
– Ты с ума сошла, потащилась куда-то ночью в такую погоду!
– Я на море ходила, плакать.
– Плакала бы здесь. А что случилось-то?
– А то ты не знаешь!
– Что-то не так? Так ты скажи.
Она повысила голос и трагически заявила:
– Мой сын сказал мне, что я плохая!
– Вот беда! Да я от тебя это тридцать лет слышу! Мало ли что ребенок сказал! Это вовсе ничего не значит. Он и мне не раз говорил. Что-нибудь не купишь – плохая. Через пять минут хорошая.
– Мать, заткнись! Это все из-за тебя!
– Ты что, всерьез думаешь, что я его настраиваю против тебя?
– Ты не настраиваешь, ты хуже! Ты ему все разрешаешь, а я – за дисциплину. Конечно, ты хорошая, а я – плохая! Молчи лучше, а то мы сейчас начнем друг на друга выплескивать…
– Не дождешься. Я вас раз в полгода вижу не для того, чтобы ругаться.
– Где тут у вас пива купить можно?
– С ума сошла! У нас магазины до десяти, а сейчас ночь глубокая. Вон вино стоит, накати стаканчик, успокойся и ложись спать.
И она накатила и уснула. А я уснуть не могла – давление не спадало, сердце выпрыгивало из груди, саднило горло. А утром, когда Малыш уже проснулся, а Алена еще спала, мы имели с внуком продолжительную беседу на тему «как мама его любит и почему нельзя ее обижать». Мы накрыли завтрак, и он разбудил маму ласковым поцелуем. Мама не растаяла, но и не ругалась. Денек прошел несколько натянуто, но на малыше она не срывалась, и слава Богу. К утру я была уже развалиной, но вида не подавала. Сказала только про горло и получила пачку фарингосепта, который у них всегда с собой. https://ridero.ru/books/goluboi_yantar/